Люди смеялись и не верили Горбачёву, когда он твердил своё знаменитое «партия начала перестройку». Но, как сказано, «хорошо смеётся тот, кто смеётся последним». Не знаю, смеётся над этим сейчас Михаил Сергеевич, или кусает губы. Похоже, именно тогда он и говорил правду, зная, что ему всё равно не поверят. Теперь не может быть никаких сомнений: партия действительно начала перестройку. Для себя!

   

   В 1988 году правая рука Горбачёва подписала Закон о кооперативах. Левая, зная, что делает правая, стала немедленно издавать многочисленные ограничения и создавать препоны. Иногда говорят, это было из-за боязни перегнуть палку с экономическими свободами. Но мы то, первые кооператоры, своими глазами видели, и на шкуре своей узнали, из-за какой боязни это делалось: из-за боязни, что эти свободы, возможности и привилегии попадут в руки не тех, для кого они были задуманы и кому предназначались.

 

   На всякий случай, может быть, следует уточнить, что кооперация конца 1980-х годов не имела почти ничего общего с довоенной советской кооперацией. Только слова те же самые. В этот раз этим термином названы были независимые предприниматели. Традиционное русское «на троих» в этот раз означало, что в предприятии должно быть не менее трёх владельцев. Отсюда – кооператив.

 

   Правительство прыгало от одной формы собственности и деятельности к другой. Стратегия была всегда одна и та же: пока в курилках и коридорах власти шёпотом обсуждалась и шлифовалась очередная новая форма частной или общественной хозяйственной деятельности и её привилегии, приближённые к власти, их родственники, друзья и другие «свои» и «удобные» люди, обгоняя чиновников, наперегонки готовили на базе планируемых новшеств собственные привилегированные структуры, оформляли необходимые документы и держали их наготове. В считанные часы после обнародования указа об очередной «экономической свободе» эта блатная команда оформляла свои структуры (запасные аэродромы на момент грядущих катаклизмов) и заполненный поезд отправлялся. Через несколько недель, когда «простые смертные», узнавали о новшествах и пытались вскочить в этот поезд, появлялись многочисленные ограничения, в сумме делавшие почти невозможным честное частное предпринимательство, без взятки или мохнатой руки. В частности, таким образом в те годы, стоявшие у кормушки, теряя власть политическую, сохраняли экономическую.

 

   Кроме прежних эмоциональных причин нелюбви соотечественников к Горбачёву, с годами они всё чаще задумываются над вопросом: было ли всё случившееся, в первую очередь, расслоение и разграбление общества непредвиденной или всё же предвиденной частью так называемой «перестройки». В чьих интересах она была задумана и проводилась? Экономические и социальные её результаты вызывают большие сомнения в том, что они никем не планировались именно в такой форме. Предпринимательские свободы вводились в жизнь таким образом, что приумножили экономические привилегии обладавших властью, легализовали нетрудовые доходы и средства, награбленные при «социализме».

 

   Как, например, шло оформление первых «свободных» кооперативов. Первые месяцы зарегистрировать их можно было лишь в одном месте – в Мосгорисполкоме (исполнительный орган старого «назначаемого» Моссове-та). Заведовал этим шустрый малый, Александр Панин, который откровенно измывался над приходящими, если до них долго не доходило, что он тоже хочет иметь от регистрации некую пользу.

 

   Член нашего кооператива, Натан Маркович Айзенберг, фронтовик, орденоносец и уважаемый московский строитель, надел, как было принято, пиджак со знаками воинских и трудовых наград и отправился в Мосгорисполком, ни минуты не сомневаясь в успехе. Через пару дней он вернулся сконфуженный и удручённый, заявив, что это откровенная мафия, а он – реалист, и ничего с бюрократией этой сделать не может. Людям отказывали в регистрации под очевидно надуманными и нелепыми предлогами, а часто и без таковых, просто, брали измором.

 

   Положение сторон при этом обычно не эквиваленто и силы не равны: чиновник нагличает в своём кресле, на своём рабочем месте и получает за это зарплату. Проситель же должен как-то отпроситься со своей службы, оббегать кучу инстанций, собирая необходимые подписи, и потом ожидать несколько часов в унизительной очереди к «господину» Панину.

 

   Поняв стратегию неприятеля, мы решили бороться с ним тем же оружием – измором. К счастью, к тому времени я имел уже кое-какие успехи в Йоге и к врачам обращался только за справками. Это всего лишь один из бесчисленных примеров того, как с самого начала горбачёвское правительство праведных путей независимым предпринимателям не оставляло. Пришлось мне взять бюллетень и отправиться в «логово».

 

   Две  недели! Две, очень полезные для моего понимания ситуации, недели провёл я в приёмной Панина и в том зале, где на столах у него валялись ворохи, нет, горы документов кооператоров, абсолютно без всякого надзора и учёта. Завались куда-то, или упади на пол какая бумажка и бедняга-кооператор ничего не дождётся и не добьётся, пока не представит новую. Тогда мне запомнилось интересное обстоятельство. Когда в руки Панину попадали документы кооператива, планирующего хоть какую-то международную деятельность, поведение его резко менялось. Эти бумаги он не бросал безнадзорно в кучу на столе, а отрывал свою задницу от кресла, открывал сейф и бережно запирал такие документы в нём. Это им было интересно и нужно. Это были те самые запасные аэродромы, что они готовили для себя на случай грядущих катаклизмов. Это была важная часть того, ради чего, по словам Горбачёва, «партия начала перестройку».  

 

Я не выходил из себя и не бесился в ответ на провокации Панина, а лишь улыбался и … не уходил до конца дня из зала, слушая и наблюдая. И приходил снова на следующий день. После двух недель Панин не выдержал и проговорился: «Вы что ли, совсем не работаете, или как?» Я опять улыбнулся и сказал: «или как», т.е., конечно, работаю, но привык доводить начатое до конца. И снова неправедно согрешил, добавив, что у меня на работе мою инициативу поддерживают. Это был полный блеф, но Панина это насторожило. Это ему было понятно! Это вписывалось в картину его видения мира и «советской власти». А моё спокойно-уверенное поведение в сочетании с титулом моей конторы – ИМЭМО (Институт Мировой Экономики и Международных Отношений),  ввели его в заблуждение и он сдался. Может быть, его не устраивало, что я слишком много вижу и слышу.

 

   Десять лет спустя, в Москве при подготовке договора о сотрудничестве Российской Ассоциации малого предпринимательства с Хьюстоном, бывшая сотрудница Панина «опознала» меня и припомнила, к моему огромному удовольствию, эту историю. Ей запала в память именно моя странная тактика: «улыбался и не уходил!» (В 2003-м году мне рассказали в Москве забавный эпизод: на банкете, посвящённом 15-летию Малого Бизнеса, какие-то шутники-кооператоры полу серьёзно предложили А. Панину вернуть взятки 1980-х…)

 

   Тогда же, в 1988-м состоялась и первая моя встреча с Юрием Лужковым, будущим мэром Москвы, поста-вившим где-то за полночь последнюю подпись на документах нашего кооператива. Но об этом – в отдельном разделе. Юрий Михайлович того заслуживает.

         

   Победа в комиссии Панина, однако, была всего лишь началом. Кооператив нельзя было зарегистрировать без

служебного помещения. В первые годы ограничительные требования к помещениям были достаточно жёсткие, и кооператор оказывался абсолютно бесправным перед лицом другой части той же придворной мафии – отдела нежилых помещений, всяких там ПЖРО и пр.

 

   Владимир Чижов, начальник ПЖРО Севастопольского района Москвы, был полновластным «хозяином» нежилых помещений в районе. И начиналось наше знакомство с ним почти как в Мосгорисполкоме, с той только разницей, что нервы мои были уже порядком измотаны. Но главная разница была, всё же, в том, что интуиция у Чижова была много лучше, чем у Панина.

 

   После второй безрезультатной попытки получить помещение, я нагрубил ему и уже распахнул было дверь, покидая его кабинет, когда он, вдруг, окликнул меня: «подождите»! Я возвратился к столу. «Чем-то Вы мне импонируете», или «Что-то мне в Вас вызывает симпатию», - промолвил он после двух-трёх секунд молчания, глядя в упор мне в глаза. Не помню точную фразу, но что-то в ней было о надежде и вере в мой успех… (Но ведь не мог он никак тогда знать о грядущей моей «карьере» в кооперации и на первых свободных выборах! У меня самого тогда ни в единой извилине ничего подобного в мыслях не было!). В результате мы получили отличное помещение «за просто так», т.е. за официальную арендную плату. Позже Чижов стал для меня Володей, и его ПЖРО вступило в Ассоциацию Делового Сотрудничества с Японией. Много полезного я узнал от него о невидимых механизмах власти в городе. Но во время моей командировки в Техас Володю Чижова застрелили у дверей его дома. Это было одно из первых заказных убийств крупного предпринимателя в Москве, ставших началом этого промысла по всей Евро-Азии. Думая о том, как это могло случиться, я невольно вспоминаю его предостережения и меры безопасности, когда жизнь в нашей стране была ещё очень спокойной. Он демонстрировал мне своё оружие, убедил поставить металлическую дверь дома и в офисе, и очень любил повторять: «Если что-то случиться (так никогда и не сказал – что), ты, Евгений, мишень номер один в районе. Ты – на виду. А я лягу себе на дно, как подводная лодка, выключу двигатели, и кто-там узнает, что у меня есть хорошая доля в 30, или 40 кооперативах». Но всё же узнали. Никакого серьёзного расследования, по словам родных, проведено не было. Факты, которыми

располагает СССР, убеждают, что заказали убийство Чижова те, кто знали его давно и близко, и кому он многое доверял.